Сегодня оборот коррупционных денег в образовании составляет ежегодно до полумиллиарда долларов. 40% студентов вступают в коррупционные отношения с преподавателями. И это только те, кто готов об этом говорить. При этом ситуация очень разная в разных вузах и на разных факультетах. На некоторых кафедрах в коррупционные отношения регулярно вовлечено 95% студентов, а годовые расходы на взятки для одного учащегося доходят до 50 тысяч рублей, в других коррупции нет вовсе. При этом если сегодня начать сажать преподавателей за взятки, система российского высшего образования в одночасье рухнет.

Я постараюсь разобраться в тех институциональных механизмах, которые перестали работать в российском вузе и позволили коррупции стать опорой российской вузовской системы.

В западной экономической традиции принято полагать, что вознаграждение преподавателя складывается из финансового вознаграждения и академического вознаграждения (удовольствия от преподавания, свободного графика, возможности работать в нескольких местах, заниматься творческим трудом и т.д.). Если мы не введем понятия академического вознаграждения, нам будет совершенно непонятно, почему люди продолжают работать преподавателями в вузах, когда на аналогичных позициях в бизнесе, в управлении зарплаты стабильно больше. В России мы наблюдаем иную ситуацию. Преподаватель вынужден нести огромное бремя бюрократической нагрузки, которая зачастую выступает компенсатором академического вознаграждения. Значит преподаватель, лишенный вознаграждения академического, начинает искать материальную компенсацию. На Западе академическое вознаграждение компенсирует разрыв в зарплатах. У нас - нет, и это первая причина коррупции.

Вторым механизмом, который сдерживает коррупцию на Западе, оказывается система академических статусов. Неважно, сколько ты зарабатываешь, важно каковы твои академические достижения - они определяют твой статус. У нас же, советская история позволила выделиться большому корпусу администраторов, которые присваивали себе академические статусы. Мы все понимаем, что подавляющее большинство ректоров продвигалось по административной линии, набирая при этом академический статус (они становились докторами, профессорами, член-коррами и т.д.), что очень сильно подорвало систему релевантности академических статусов.

В результате всего этого мы наблюдаем смену системы иерархизации. Академическая иерархизация перестала выстраиваться по академическим принципам. В итоге, как в пределах любого рынка, выигрывает тот, у кого изначально больше ресурсов. Чем больше у меня ресурсов, тем успешней я играю в пределах вуза, и тем быстрее я продвигаюсь вверх. В российском случае ресурсы из академических превратились в материальные. Вверх двигался не тот, кто имел более высокий академический статус, а тот, у кого больше материальных средств.

Что для нас крайне важно? То, что легальных финансовых ресурсов в вузах 1990-х годов было крайне мало. Бюджетное финансирование запаздывало и было очень небольшим. Но при этом возможностей для получения нелегальных, полулегальных ресурсов у административного корпуса было множество. В 1995 году, по оценкам тогдашнего Госкомимущества до 70% вузовских площадей находились в аренде. Из этих семидесяти процентов, девяносто пять было в нелегальной или полулегальной аренде.

За счет этого ректорский корпус, администраторы обеспечили хоть какое-то выживание отечественной вузовской системы (безусловно, в первую очередь их интересовало выживание ректорского корпуса). Но и вуза - тоже. Потому что нельзя быть ректором, если нет вуза.

При этом именно возможность работать с неформальными финансовыми потоками, зачастую нелегальными, стало одним из главных принципом отбора кадров. Ректор, не умеющий работать с нелегальными деньгами, не мог быть руководителем в 1990-е годы.

Соответственно, мы увидели и рост роли коррупции в вузе в целом. Ведь кормить своих людей должен был не только ректор, но и декан, зав. кафедрой и т.д. Эта ситуация была массовой. Мы все понимаем, что преподавателей отправляли (и отправляют) подкормиться на заочников. Не только потому, что за заочников платят, но и потому, что это - коррупционный поток. Кроме того, преподавателей отправляли на дисциплины, которые считаются более коррупционно емкими. Если мы посмотрим забавное исследование, которое делали наши коллеги из Хабаровска на базе одного технического факультета, то увидим, что наиболее авторитетный по данным социометрии человек, обычно ведет самый коррупционно емкий курс - сопромат и теормех.

Соответственно, если для ректоратов основным потоком стали внешние неформальные деньги, то для деканов, зав. кафедрами ими стали деньги коррупционные.

Примерно с 1995-го - 1998-го годов начинается внутреннее перераспределение коррупционных бюджетов. Деньги уже не остаются в руках тех, кто их, грубо говоря, со студентов собрал. Кафедра, как институционально оформленная величина, начинает становиться центром сбора этих денег. Таким образом, способность управлять коррупционными потоками становится еще одним признаком, по которому начинает выстраиваться вузовская иерархия. Заведующий кафедрой это тот, кто способен квалифицированно перераспределить потоки нелегальных денег.

И соответственно, если представить себе ситуацию, что сегодня мы вдруг выдернем коррупцию, уберем нелегальные деньги из вузовской системы, разрушатся традиционные иерархии, которые нечем заменить.

Я хотел бы продолжить дискуссию, начатую нами около года назад с людьми, которые занимались созданием Федерального университета в Красноярске. Они говорили: мы сейчас объединим вузы, разрушим сложившиеся внутренние неформальные иерархии, после чего увидим, как на разрушенном пространстве вузов будут созданы новые, правильные, построенные на принципах академических стандартов, иерархии. Однако пока, судя по первым сведениям о ситуации в Красноярске, мы видим, что там заново выстраиваются те же самые иерархии. Основанные на способности людей привлекать неформальные средства и управлять ими.

Таким образом - неформальные деньги оказываются фундаментом российской вузовской системы.