К началу ХVIII века для России настала пора «прорубать окно в Европу». Царь Петр Алексеевич был полон решимости открыть для своей державы доступ к европейским рынкам и культурным веяниям. В то романтическое время наиболее удобный и безопасный путь к ценностям западного мира лежал по морю. Путь по суше был и более длинным, и менее спокойным: уж очень неспокойно было в Европе, войны за различные «наследства» сотрясали континент. По этой причине главной государственной задачей стало закрепление Российского государства на морских берегах. Но путь к морю оказался тернистым. Государства-владельцы этих берегов не собирались расставаться с частью своей территории. В результате «окно в Европу» пришлось прорубать не плотницким топором, а шпагой.

Первые шаги последовали в южном направлении: в 1695-1696 годах Россия отбила у Османской империи устье Дона с крепостью Азов и получила доступ в Черное море. Попутно царь потренировался в кораблестроении и в военно-морском искусстве. Но очень быстро стало ясно, что никаких выгод обладание Азовом не сулит: турки держали в руках Босфор и Дарданеллы – ключи Черного моря, и у России не было никаких средств получить эти ключи. Пришлось оставить решение черноморской проблемы в наследство потомкам и обратить взор к Балтике. Результатом «броска на север» стала длившаяся свыше 20 лет война со Швецией, война, ставшая серьезным испытанием для страны и породившая значительную часть петровских преобразований.

Ведение войны требовало огромных расходов. Надо было где-то изыскивать все больше денег. В поисках новых источников дохода Петр и его соратники превзошли все доселе известное. Все низшие слои населения были обложены подушной податью (ранее платили подворно). Была введена категория «прибыльщиков» – людей, предлагавших новые способы пополнения казны. Благодаря сим достойным господам в России стали писать на гербовой бумаге и т.п. Для выкачивания из населения всех мыслимых и немыслимых налогов и податей перестраивалась вся государственная машина. Вместо аморфной Боярской Думы появился Сенат с более или менее четко определенными функциями. Громоздкие приказы, запутавшиеся в собственных делах, сменили коллегии. Были созданы совершенно новые органы местной власти. Все эти преобразования повышали эффективность управления, позволяли более полно изымать деньги из подданных.

Оборотной стороной петровских реформ в системе управления стало создание огромного штата бюрократов, который и вершил делами. В результате возникло распыление ответственности за действия аппарата, возникли неограниченные возможности для злоупотреблений. Пример был подан сверху. Никогда еще не стояло у власти столько казнокрадов и лихоимцев, как в петровские времена.

Пальма первенства, безусловно, принадлежит Александру Даниловичу Меншикову. Безродный пирожник, ставший вторым человеком в империи, он был велик как своими полководческими и управленческими талантами, так и своим стяжательством, достигшим невиданного размаха. Меншиков начал «брать» довольно рано. Его положение человека, пользующегося неограниченным расположением царя, позволяло многим людям решать свои дела через него. А в такой ситуации сам бог велел брать комиссионные. «Данилыч» и брал. Сначала подносили по мелочам: бочонок сельдей, пару сотен яблок, бочонок слив, турецкого табаку… Александр Данилович был натурой широкой и не брезговал ни лихоимством, когда за плату закрывал на что-то глаза, ни мздоимством, когда требовал награды за благодеяние. Форма дара значения не имела, поэтому донской атаман Фролов посылал «светлейшему» ежегодную дань породистыми скакунами, а губернатор Курляндии отдаривался платками и гобеленами. Иногда Меншиков даже отвергал подношения, но сие имело место тогда, когда ему надо было убрать подносителя со своего пути. Так произошло в деле Виниуса. В 1703 году тому грозили неприятности по службе, и он через Меншикова пытался выговорить себе право по-прежнему возглавлять Сибирский (очень доходный) приказ. В благодарность за решение дела Виниус готов был пожертвовать в пользу Меншикова 10000 рублей. Александр Данилович содействие обещал, денежки принял… и тут же донес Петру. Карьера несчастного Виниуса на этом и закончилась. А «счастья баловень безродный» продолжил освоение новых технологий обмана казны. Добровольно - принудительное одаривание монастырей планами завоеванных прибалтийских крепостей принесло 19 тыс. рублей. Гораздо выгоднее оказалось заключать подряды на поставку для армии продовольствия по завышенным ценам. В этой операции прибыль «светлейшего» составила примерно 145 тысяч. А такого рода «операций» проворачивалось ой как много! В итоге только сумма казенных денег, потраченных на личные нужды, составляла астрономическую сумму в 1581519 рублей. Общая же сумма нетрудовых доходов Александра Даниловича так и не была точно установлена.

От «полудержавного властелина» не отставали властелины помельче. Князь Матвей Петрович Гагарин управлял сибирской губернией, которая по своим размерам превосходила все европейские государства, вместе взятые. Размах злоупотреблений губернатора был соответствующим. Гагарин расходовал казенные средства на личные нужды, облагал данью винные откупа, грабил купцов. Особенно сильно «зажимал» князь торговлю между Россией и Китаем, обирая все караваны. Тут он дошел до того, что присвоил драгоценности, купленные в Китае для жены Петра Екатерины. Это было уже слишком, зарвавшийся казнокрад был смещен со всех постов, на цепях приведен в Москву и предан суду. Кончил князь Гагарин плохо. Если Меншикова за его прегрешения Петр собственноручно «воспитывал» тростью, медным глобусом и прочими подручными средствами, то здесь приговор был суров: повесить, и висеть до тех пор, пока тело не сгниет на виселице. Но урок не шел впрок: на воровстве попались архангельский вице-губернатор Курбатов (прибыльщик, инициатор введения в России гербовой бумаги), адмирал Апраксин и многие другие. Молодая российская бюрократия сделала коррупцию неотъемлемой чертой государственной машины.

Петр хорошо представлял себе возможности нового управленческого слоя на ниве злоупотреблений, и предпринимал меры по противодействию. Главным орудием борьбы с казнокрадством и взяточничеством должен был стать институт фискалов, окончательно сформированный в марте 1714 года. Задачей нового органа было «взыскание всех безгласных дел, то есть… взятки и всякую кражу казны…». Но этот столь нужный институт таил в себе зародыш своей гибели. Дело в том, что фискалы не получали жалования, и на содержание им шла часть имущества разоблаченных ими казнокрадов. Кроме того, фискалы не имели других источников сведений, помимо слухов и личных наблюдений. Очевидно, сколь велик был соблазн за счет сфабрикованного доноса поправить свое финансовое положение. Последней каплей стало освобождение фискалов от ответственности за неверные сведения: в худшем случае с них могли «взять штраф легкий, чтобы впредь осмотрительнее доносил». Правда, тут же следовали угрозы в отношении тех, кто из злобы состряпает навет, либо же наоборот, за мзду утаит преступление. С ними угрожали поступить, как с преступниками. Но предшествующие статьи указа оставляли слишком удобную лазейку…

Печальным итогом стала казнь в 1724 году главы российских фискалов Алексея Нестерова и нескольких его подчиненных по обвинению во взяточничестве и вымогательстве. Власть кровью расписалась в собственном бессилии обуздать коррупцию. Единственное, что оставалось предпринять – это установить контроль над контролерами и создать орган явного и публичного надзора. Таким органом стала созданная в 1722 году государственная прокуратура. Ее руководитель, имевший чин генерал-прокурора, считался высшим должностным лицом государства и был подотчетен лично императору. В задачу нового органа входил контроль за всеми звеньями госаппарата, включая Сенат, и борьба со всеми злоупотреблениями. Но… В конечном итоге контроль за бюрократией был передан в руки самой бюрократии, которая все больше превращалась в самостоятельную общественную группу, ответственную только перед самой собой. Злоупотребления властью в России выходили на новый качественный уровень.